Жизнь прекрасна, или Больно только когда смеюсь |La vie est belle, ou Ça ne fait mal que quand je ris

«Гражданская война. Местечко после погрома. На двери своего дома распят еврей. Соседи собрались рядом, смотрят на него с жалостью и состраданием.
- Бедный Мойша! Тебе больно?
- Не особенно, - с трудом говорит распятый. - Только когда смеюсь.»

Этот старый анекдот, кульминационную строчку которого Дина Рубина вынесла в заглавие одного из своих романов, вспомнился, когда вместе с любимой подругой я сидела в зале Театра Каружа: строчка относилась именно к нам, зрителям, которым было смешно и страшно, и стыдно как-то смеяться, и сердце разрывалось от боли узнавания происходящего на сцене. Это вместо эпиграфа.

… Много лет назад, когда я еще жила в Париже, я решила выучить французский «только за то», чтобы иметь возможность ходить в театр. Первым спектаклем, на который я решила пойти, стал «Тартюф» в постановке Арианы Мнушкиной. Думаю, полученные впечатления я сохраню до конца моих дней.

… Несколько лет назад я зареклась ходить в швейцарские театры, особенно на постановки русского репертуара «местными силами»: расстройств от засилья посредственности хватает и в реальной жизни, зачем же добавлять вовсе не возвышающего нас обмана? Однако выполнять данный обет не удается по причине профессиональной деятельности – приходится ходить, смотреть, часто еще и описывать, а потом стараться поскорее забыть. Но бывают и радостные исключения, к которым безусловно относятся два спектакля Жана Беллорини: «Карамазовы» в Театре Каружа в 2016 году и «Онегин» в Театре Клебер-Мело почти ровно год назад. Поэтому, получив приглашение прийти посмотреть спектакль «Самоубийца», я согласилась, решив «пойти на режиссера», хотя меня и насторожил трейлер с песней про Красную армию, которая всех сильней от тайги до британских морей... И счастлива, что пошла, лишний раз убедившись, что трейлер, как и пресловутая вешалка, – это еще не театр.

В этом великолепном спектакле проявилось, перефразируя канон о трех правилах классической драматургии, состоящих в единстве действия, места и времени, единство автора, режиссера и переводчика – случай в наше время исключительный! О Жане Беллорини вы можете прочитать в упомянутых выше рецензиях, переводчик Андре Маркович тоже личность известная, мы вас уже с ними знакомили и рассказывали о его переводе «Самоубийцы», хотя постановку этой пьесы в Театра Питоева в 2016 году сочли крайне неудачной. Как много все же зависит от режиссера! 

А вот имя автора – а ведь с него, согласитесь, все и начинается – многим по-прежнему ничего не говорит. «Я ничего не знаю о Николае Эрдмане», призналась любимая подруга. «Ты что, не смотрела «Веселых ребят», «Волгу-Волгу» и «Летучую мышь»?» «Смотрела, конечно». «Так все это – Эрдман». Возможно, я тоже не знала бы, если бы вторая из трех жен-балерин Николая Робертовича, Наталья Владимировна Чидсон, не жила со мной в Москве в одном подъезде и не любила рассказывать о семи счастливых прожитых с ним годах.

Талантливейший человек, обладавший искрометным чувством юмора и столь характерной для русского театра естественной трагикомичностью, Николай Эрдман остался в истории театра, как автор двух пьес, но каких! Стоит напомнить об их участи.

Свою первую пьесу, «Мандат», Николай Эрдман написал в 1924 году. О ее немедленной оценке профессионалами свидетельствует постановка в 1925 году в Театре им. Вс. Мейерхольда, где она выдержала более 350 представлений, затем в Ленинградском академическом театре драмы и во многих других во многих городах СССР, а в 1927 году даже в Берлине.

Окрыленный успехом, четыре года спустя Эрдман написал «Самоубийцу». За эту пьесу первым также ухватился великий Мейерхольд, но… не получил разрешения Главреперткома: была в те времена такая страшная организация, вершившая театральные судьбы. Но идеологический флюгер вертелся быстро, и уже через два с небольшим года ветер, казалось бы, переменился: в декабре 1931-го пьесу начали репетировать во МХАТе, но спектакль выпущен не был, а с мая 1932-го приступил к работе над ней и Мейерхольд и даже дошел до генеральной репетиции, но тут-то спектакль и запретили. Только в 1982 году (!) тогдашний главный режиссер Московского театра Сатиры Валентин Плучек, в свое время начинавший у Мейерхольда в качестве актера, решился на постановку – видимо, страдавшие клиническим маразмом судьи подзабыли, о чем там речь. Однако опомнились, и все же запретили – спектакль был восстановлен лишь в 1986 году, уже после выхода на сцену, так сказать, Михаила Горбачева.

В сегодняшней России о подобной постановке не могло бы быть и речи, а авторов ждали бы серьезные сроки. На этом фоне Эрдману, можно сказать, повезло: во время съёмок «Веселых ребят», для которых вместе с Владимиром Массом и Григорием Александровым он написал сценарий, в Гаграх, в 1933 году, он и Масс были арестованы. За что? За сочинённые ими и не предназначенные для печати политически острые стихи и пародии:  говорили, что их, не подумав, прочитал в неподходящей компании великий артист Василий Качалов. Фамилии обоих сценаристов из титров фильма были удалены – старые методы сегодня вернулись! – но приговор, вынесенный Эрдману, оказался для того времени мягким: ссылка на 3 года в город Енисейск. Сущие пустяки!

Жанр пьесы «Самоубийца» Николай Эрдман определил как «черная комедия», а на афише она фигурирует как «советский водевиль», и вряд ли стоит затевать дискуссию о том, можно ли считать эти термины синонимами. Как говорил один мой знакомый, русская комедия – это когда в конце умирает только один персонаж. Так и есть!

Жан Беллорини хотел поставить «Самоубийцу» еще в 2020 году, но помешала пандемия коронавируса. Когда же он вернулся к этой идее в 2022-м, то пьеса, вопреки названию прославляющая жажду жизни, приобрела дополнительное значение и еще более мощное звучание из-за войны в Украине. Интересно, кстати, что парижский Национальный народный театр (TNP), где была осуществлена приехавшая теперь в Женеву постановка, был основан в 1920 году и может считаться творческим ровесником Николая Эрдмана.

В спектакле этом, начинающегося с абсурдного и очень смешного диалога супругов Подсекальниковых о ливерной колбасе, на добычу которой тратило свое время и нервы не одно поколение советских людей, столько подтекстов и аллюзий, что только успевай делать пометки в блокнотике. Чего стоит первая сцена с неожиданным присутствием немецкого языка и сразу отсылающая к фильму «Кабаре» Боба Фосса – там ведь тоже сначала смешно! А сцена за покрытым, надо понимать, сукном длинным столом, за которым двенадцать человек рассуждают о смысле жизни. Двенадцать! Тут тебе и «Тайная вечеря», и, несмотря на присутствие женщин, «12 разгневанных мужчин» Сидни Люмета, и любой советско-российский трибунал-суд, где судьи в сильном подпитии вершили и вершат человеческие судьбы… И это – только два момента, блестяще продуманных режиссером и не менее блестяще сыгранных его актерами, каждый из которых просто прекрасен.

Но есть вещи, которые не может предположить даже самый лучший режиссер. Разумеется, Жан Беллорини не мог представить себе, что первое представление его спектакля в Женеве пройдет в день похорон Алексея Навального в Москве, и что публика будет воспринимать его сквозь эту дополнительную трагическую призму, особенно сцену похорон – к счастью для Подсекальникова, мнимых, – проходящих под «Молитву Франсуа Вийона» Булата Окуджавы, начинающуюся, как вы помните, со слов «Пока земля еще вертится». (Вообще, за музыкальное сопровождение создателям спектакля – отдельное спасибо!)

Вот тут уж мурашки по коже и комок в горле. И надо ли описывать эффект, производимый на фоне происходящих сегодня в России событий, от произносимых со сцены слов: «В настоящее время то, что может подумать живой, может высказать только мертвый». Или такой пассаж: «И вот тройка не тройка уже, а Русь, и несется она, вдохновенная Богом. Русь, куда же несешься ты? Дай ответ». За чем следует достойный современного Гоголя ответ: «Прямо в милицию, будьте уверены.»

Не будучи любительницей технических «наворотов», в данном случае я считаю не только оправданным, но и необходимым использование проекции на большой экран: крайне важно видеть мимику актеров, выражение их глаз. Да и сам экран не простой: он - в клеточку, такую узнаваемую клеточку тюремной решетки. Очень не люблю я и «улучшений» авторского текста, но в данном случае органично вписываются в спектакль два таких вкрапления. Первое – это письмо Михаила Булгакова Иосифу Сталину от 4 февраля («достать чернил и плакать») 1938 года. На тот момент Эрдман уже отбыл срок в Енисейске и Томске, и вот коллега просит за него вождя, просит разрешить ему вернуться в Москву. В Москву Николай Робертович вернулся только после войны, там и умер в 1970 году, а реабилитирован был лишь в 1989-м.

Второе «вкрапление» – это предсмертное письмо 27-летнего российского рэпера Ивана Петунина, в сентябре 2022 года покончившего собой из-за мобилизации. «Если вы смотрите это видео, значит, меня уже нет в живых. <…> На свою душу я грех убийства брать не могу и не хочу. Я не готов убивать за какие бы то ни было идеалы.» Так оно начинается. Одна единственная буква отличает фамилию этого молодого человека от фамилии реального самоубийцы в пьесе Эрдмана: Петунин – Питунин. Разве мог Жан Беллорини предположить ТАКОЕ? И кто же на самом деле режиссер?

От редакции: Оставшиеся билеты на предстоящие показы проще всего приобрести здесь. А сейчас давайте помолчим несколько минут и послушаем Булата Окуджаву.