Приближается двухсотлетний юбилей со дня рождения Николая-Мыколы Васильевича Гоголь-Яновского.
Пусть это двойное имя вас не удивляет. На самом деле, у Гоголя было только одно имя, ведь у настоящего православного мог быть всего один ангел-хранитель, однако, родившись украинцем, прославился он как русский писатель. Поэтому Мыкола превратился в Николая. А поскольку, как все мы знаем, сейчас Россия и теперешняя Украина в ссоре, и ссора эта в любой момент готова разгореться с новой силой, я предложил бы, чтобы имя Гоголя стало объединяющим, а не разъединяющим фактором.
Юбилей писателя, родившегося 1-ого апреля 1809 года в местечке Сорочинцы Миргородского уезда Малороссии, разумеется, будет отмечаться в обеих странах. Начиная с 17-го века Малороссия являлась частью Российской империи... (Кстати, не будем забывать, что в свое время Великой Грецией была Сицилия, а собственно Греция, колыбель эллинской цивилизации, была Грецией Малой). Можно поспорить, что памятные мероприятия будут исчисляться тысячами; будем надеяться, что некоторые из них будут организованы совместно россиянами и украинцами. Но мы к этому будем активно готовиться!
Гоголь был русским, поскольку он выбрал русский язык, в отличие от своего друга Шевченко, сделавшего - в стихосложении - противоположный выбор и ставшего основоположником великолепной украинской поэзии. (Однако свой «Дневник» и прозаические произведения Шевченко писал все-таки по-русски). Их переписка свидетельствует о том, до какой степени осознанным и обдуманным был выбор каждого из них. Разумеется, русский язык был более перспективным, если иметь в виду будущую славу, которая ждала литератора в случае успеха. Это был язык империи, а Гоголь, обосновавшийся в столице и сделавший ее коллективным вымышленным персонажем своих «Петербургских повестей», жаждал признания. Но первые его произведения - все же «украинские», или, скорее, «малороссийские» по своему сюжету, своему юмору и озорству, сверкающие украинскими словечками, брызжущие малороссийской радостью жизни и любовью к шутке. Пуристы находили у него тысячи языковых погрешностей; формально они были правы, но, по сути - ошибались. К тому же, приехав в столичный Санкт-Петербург, Гоголь был поражен тем, насколько тому недоставало «национального характера», и отмечал, что столица безумно интересовалась «всем украинским».
В самом деле, Малороссия тогда была в большой моде. Он воспользовался этим и поспешил сочинить свои украинские повести (написанные, впрочем, по-русски). Что же до дефицита национального характера в Санкт-Петербурге, вспомним, что маркиз де Кюстин находил в нем «что-то американское», то есть неоклассическое, и лишь со временем Петербург покрылся патиной и русифицировался...
Диканька, описываемая в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», стала легендой русской литературы точно так же, как и Михайловское, село, ставшее знаменитым благодаря Пушкину и его няне. И если пушкинские «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», такие как «Выстрел» или «Метель», ввели их вымышленного автора Белкина в российское культурное сознание - да так удачно, что сегодня в Москве существует премия имени Ивана Петровича Белкина, - то не обстоит ли дело похожим образом с Рудым Паньком (фамилия которого означает «рыжий»), бравым пасечником, который принимался марать бумагу, припрятав на зиму «своих пчел в темный погреб», вымышленным автором украинских повестей Гоголя?
Так нехай газовики собачатся! Да здравствуют рыжий Панько и Иван Петрович Белкин! Айда к Панько и - превратимся в слух!
От редакции: Прочитанный Вами текст уже публиковался в "Нашей газете" в оригинальной версии - на французском языке - в блоге крупного специалиста по русской литературе Жоржа Нивы, профессора Женевского университета, частого гостя Пушкинского дома в Санкт-Петербурге и почетного доктора Киево-Могилянской академии.
Перевод: Анастасия Вербицкая
