Швейцарцы в дворцово-семейном интерьере | Des Suisses dans l’intimité de la famille impériale

Знакомый нашим читателям лозаннский «Дворец Рюмина» приютил под своей крышей много культурно-просветительских учреждений, включая одну из частей Кантональной и университетской библиотеки ‒ так называемого «Здания Рипонн» (по наименованию площади, на которой стоит дворец). Именно в фойе библиотеки, на весьма небольшом пространстве, проходит в эти дни выставка под названием, которое в переводе на русский всегда окажется неточным: «L’appel de l’Est» ‒ «Призыв с Востока». «Восток» ‒ это, разумеется, Россия, и выставка посвящена швейцарским учителям и гувернёрам при Русском Императорском Дворе. Причём не во все времена существования Империи и Двора, а лишь на малом отрезке рубежа XVIII‒XIX веков и на примере воспитателей некоторых из детей Павла Петровича и, соответственно, внуков Екатерины II.

Этот период, конечно, ознаменован нахождением в России самого знаменитого из швейцарских воспитателей, Воспитателя с большой буквы «В», легендарного Франсуа-Сезара Лагарпа, о котором, как и о его любимом ученике, будущем Александре I, известно, наверное, всем. А теперь, забегая вперёд, скажем, что известно и всё: как ни парадоксально, до недавнего времени тема взаимоотношений Александра I и Лагарпа не была научно освещена. Ныне же на выставке в Лозанне, в качестве логичного к ней приложения, представлены два заключительных тома вышедшего в Москве по-русски стараниями научного коллектива под редакцией Андрея Андреева и Даниэль Тоссато-Риго всеобъемлющего трёхтомника «Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп. Письма. Документы», где впервые с серьёзным научно-справочным аппаратом и комментариями изложены все аспекты взаимоотношения знаменитых учителя и ученика.

Помимо Лагарпа героями выставки стали его куда менее известные соотечественницы-водуазки: Жанна Юк-Мазеле (Jeanne Huc-Mazelet) и Эстер Моно (Esther Monod), гувернантки Великих княжён Елены Павловны и Марии Павловны, соответственно второй и третьей дочерей цесаревича Павла Петровича. Место размещения выставки и выбор трёх главных швейцарских её героев объясняются очень легко, если принять во внимание, что именно в основной лозаннской библиотеке хранятся их архивы, переписка, дневники и даже педагогические материалы ‒ «океан документов», как замечает выпущенная организаторами выставки брошюра. Причём разброс тематики и видов сохранившихся педагогических материалов поражает: от морализаторской театральной пьесы до урока о правах человека, включая записки с ответами молодых Великих князей и княжён на вопросы их наставников.

Три семейных архива ‒ Лагарпов, Моно и Юк-Мазеле легли в основу экспозиции, а дополнили её различные материалы, предоставленные как другими лозаннскими музеями, архивами и библиотеками, так и Государственным Эрмитажем, Российской Национальной Библиотекой и музеями Павловска и Царского Села. При этом «океан» имеющихся материалов отсылает одновременно и к другим швейцарцам и швейцаркам, служившим при русском дворе.

Швейцарские гувернёры и/или учителя состояли не только при Александре и Константине Павловичах и их сёстрах Елене и Марии, будущих соответственно герцогине Мекленбург-Шверинской и великой герцогине Саксен-Веймар-Эйзенахской. Швейцарцы принимали участие в воспитании всех детей Павла Петровича и Марии Феодоровны ‒ а их, если не считать одной умершей в младенчестве дочери, было девятеро. Другое дело, что именно вышеназванным троим водуазцам повезло: их архивы сохранились, тогда как потенциально не менее интересные архивы воспитателей других детей Павла I либо, к прискорбию, утрачены, либо, к счастью будущих исследователей, ещё таятся где-то в архивных россыпях.

Феномен был массовым. Поэтому устроители выставки, при выявлении экспонатов и материалов, стремились не сводить смысл выставки к биографиям отдельных лиц, а желали показать тенденцию, так сказать «коллективную судьбу», этого по сути дела целого социального слоя ‒ швейцарцев при дворе и швейцарцев в видных аристократических домах, благо количество гельветических уроженцев в знатных семьях на рубеже XVIII и XIX веков уже, судя по всему, превосходило простую статистическую погрешность. Если считать всё дворянство, а не только его высший придворно-бюрократический слой, то речь шла о нескольких тысячах семей и, соответственно, нескольких тысячах воспитателей и гувернёров, преимущественно из романдских кантонов и территорий, поскольку спрос имелся прежде всего на французский язык. На «непарижский» акцент, а вернее на региональные романдские акценты закрывались глаза, особенно в конце XVIII века, когда Франция и всё французское воспринимались уже как потенциально революционно-заразные. Выходцы из маленькой страны к тому же не зависели от изменения политического климата в Европе, в отличие от подданных соседних великих держав. Состояние мира или войны этих держав с Россией, естественно, прямым образом отражалось на их «экспатах» в Петербурге, Москве и провинции. В случае же Швейцарии о войнах и их последствиях беспокоиться не приходилось. Франкоязычные бернцы (будущие водуазцы), женевцы или невшательцы были ещё и протестантами, которые всегда более благоприятно воспринимались в России, чем католики.

Сопроводительная выставочная брошюра ‒ не просто каталог, как можно ожидать. Она гораздо обширнее по охвату, чем выставка (видимо, сказалась ограниченность места выставки: на ней по сути дела всего шесть витрин). Это целое отдельное историческое исследование. В брошюре полнее, чем на выставке, представляется екатерининская Россия, особенности её восприятия западными путешественниками, путевые заметки и впечатления, которые были известны в швейцарских кантонах или даже напрямую там издавались. Все это – исторический контекст отправления швейцарцев в далёкую огромную страну. На выставке этому сюжету соответствует стенд «Уехать» / «Partir» : в центре карта и хрестоматийная тройка со старинной гравюры. Швейцарцы интересовали Императрицу Екатерину с первых лет её царствования: описание того, как «вербовщики» работали в Берне и других местах, весьма любопытны.

В то время швейцарские воспитатели приезжали в Россию не от бедности, в большинстве случаев они принадлежали к зажиточному и образованному «среднему классу» своих кантонов и общин. Нищета толкала на перемену места жительства ‒ будь то тогда или в течение целого столетия после ‒ совсем у других социальных слоёв. Тут же речь шла о выгодном приложении своих знаний и умений и не менее выгодном заработке, о ренте, которую можно будет потом в родных краях вложить в дело или на которую просто безбедно жить, о помощи другим членам семьи и т.д. При этом все, по крайней мере, если брать придворных учителей и гувернёров описанного времени, оказывались на своих должностях благодаря знакомству.

Эпоха характеризовалась верой, иногда почти слепой, в могущество образования ‒ идеалы века Просвещения обязывали. И сама Екатерина II, и её приближённые находились под совершенным влиянием этой веры. Теоретические трактаты об образовании на любой лад писали все, кому было ни лень; знатоками образовательной практики тоже считались все. Нужно было обладать особым даром выявлять как просто знающих, честных и обязательных, так и тех, кто смог бы донести до будущих властителей Империи (или же герцогств и княжеств) смысл их прав и обязанностей.

Как было поставлено обучение молодых Великих князей и княжён, какими методами пользовались учителя и гувернёры, как они воспринимали свою службу, чем они жили вне работы ‒ всё это можно узнать из скромной, но насыщенной экспозиции. Это не та выставка, где внимание посетителей может быть приковано к красивым костюмам, драгоценностям или, скажем, оружию. Книги и бумаги. Бумаги и книги. Чтобы понять, надо задерживаться и читать.

Выставка устроена отделением истории Лозаннского Университета, преподаватели этого отделения Сильви Море Петрини и уже упоминавшаяся выше Даниэль Тозато-Риго – её официальные кураторы. Поддержку выставке оказало Почётное консульство Российской Федерации в Лозанне.

Основную мысль выставки, как кажется, вполне верно передают впечатления Жанны Юк-Мазеле о России и своей службе: «Всё, что меня окружает здесь значительно, а моё место скромно. Оно лишь оставляет мне возможность всегда быть самой собой, что уже много, когда ты отвечаешь за тех, кому служишь». Естественный трепет перед той высотой, на которую забрался, и перед размахом своих задач, но при скромном выполнении своего долга. Швейцарская надёжность, выраженная в двух словах? Может из-за этого и шёл с «Востока» призыв?